Неточные совпадения
Поток
жизни как бы прекращает свое естественное течение и образует водоворот, который кружится на одном месте, брызжет и покрывается мутною накипью, сквозь которую невозможно различить ни ясных типических черт, ни даже сколько-нибудь обособившихся
явлений.
Ты сам цельный характер и хочешь, чтобы вся
жизнь слагалась из цельных
явлений, а этого не бывает.
Обе несомненно знали, что такое была
жизнь и что такое была смерть, и хотя никак не могли ответить и не поняли бы даже тех вопросов, которые представлялись Левину, обе не сомневались в значении этого
явления и совершенно одинаково, не только между собой, но разделяя этот взгляд с миллионами людей, смотрели на это.
Должно сказать, что подобное
явление редко попадается на Руси, где все любит скорее развернуться, нежели съежиться, и тем поразительнее бывает оно, что тут же в соседстве подвернется помещик, кутящий во всю ширину русской удали и барства, прожигающий, как говорится, насквозь
жизнь.
Везде, где бы ни было в
жизни, среди ли черствых, шероховато-бедных и неопрятно-плеснеющих низменных рядов ее или среди однообразно-хладных и скучно-опрятных сословий высших, везде хоть раз встретится на пути человеку
явленье, не похожее на все то, что случалось ему видеть дотоле, которое хоть раз пробудит в нем чувство, не похожее на те, которые суждено ему чувствовать всю
жизнь.
Она знала
жизнь в пределах, поставленных ее опыту, но сверх общих
явлений видела отраженный смысл иного порядка.
Варвара пригласила к столу. Сидя напротив еврея, Самгин вспомнил слова Тагильского: «Одно из самых отвратительных
явлений нашей
жизни — еврей, зараженный русским нигилизмом». Этот — не нигилист. И — не Прейс…
— Из этого равновесия противоречивых
явлений может возникнуть полное равнодушие… к
жизни. И даже презрение к людям.
Он очень любил отмечать «отрадные
явления» русской
жизни, почти непрерывно сосал мятные лепешки и убеждал всех, что «Россия просыпается».
Он с громкими вздохами ложился, вставал, даже выходил на улицу и все доискивался нормы
жизни, такого существования, которое было бы и исполнено содержания, и текло бы тихо, день за днем, капля по капле, в немом созерцании природы и тихих, едва ползущих
явлениях семейной мирно-хлопотливой
жизни. Ему не хотелось воображать ее широкой, шумно несущейся рекой, с кипучими волнами, как воображал ее Штольц.
Сначала долго приходилось ему бороться с живостью ее натуры, прерывать лихорадку молодости, укладывать порывы в определенные размеры, давать плавное течение
жизни, и то на время: едва он закрывал доверчиво глаза, поднималась опять тревога,
жизнь била ключом, слышался новый вопрос беспокойного ума, встревоженного сердца; там надо было успокоивать раздраженное воображение, унимать или будить самолюбие. Задумывалась она над
явлением — он спешил вручить ей ключ к нему.
Оттого он как будто пренебрегал даже Ольгой-девицей, любовался только ею, как милым ребенком, подающим большие надежды; шутя, мимоходом, забрасывал ей в жадный и восприимчивый ум новую, смелую мысль, меткое наблюдение над
жизнью и продолжал в ее душе, не думая и не гадая, живое понимание
явлений, верный взгляд, а потом забывал и Ольгу и свои небрежные уроки.
А может быть, сон, вечная тишина вялой
жизни и отсутствие движения и всяких действительных страхов, приключений и опасностей заставляли человека творить среди естественного мира другой, несбыточный, и в нем искать разгула и потехи праздному воображению или разгадки обыкновенных сцеплений обстоятельств и причин
явления вне самого
явления.
Летом отправлялись за город, в ильинскую пятницу — на Пороховые Заводы, и
жизнь чередовалась обычными
явлениями, не внося губительных перемен, можно было бы сказать, если б удары
жизни вовсе не достигали маленьких мирных уголков. Но, к несчастью, громовой удар, потрясая основания гор и огромные воздушные пространства, раздается и в норке мыши, хотя слабее, глуше, но для норки ощутительно.
По мере того как раскрывались перед ней фазисы
жизни, то есть чувства, она зорко наблюдала
явления, чутко прислушивалась к голосу своего инстинкта и слегка поверяла с немногими, бывшими у ней в запасе наблюдениями, и шла осторожно, пытая ногой почву, на которую предстояло ступить.
Если это подтверждалось, он шел домой с гордостью, с трепетным волнением и долго ночью втайне готовил себя на завтра. Самые скучные, необходимые занятия не казались ему сухи, а только необходимы: они входили глубже в основу, в ткань
жизни; мысли, наблюдения,
явления не складывались, молча и небрежно, в архив памяти, а придавали яркую краску каждому дню.
И на Выборгской стороне, в доме вдовы Пшеницыной, хотя дни и ночи текут мирно, не внося буйных и внезапных перемен в однообразную
жизнь, хотя четыре времени года повторили свои отправления, как в прошедшем году, но
жизнь все-таки не останавливалась, все менялась в своих
явлениях, но менялась с такою медленною постепенностью, с какою происходят геологические видоизменения нашей планеты: там потихоньку осыпается гора, здесь целые века море наносит ил или отступает от берега и образует приращение почвы.
Ольга чутко прислушивалась, пытала себя, но ничего не выпытала, не могла добиться, чего по временам просит, чего ищет душа, а только просит и ищет чего-то, даже будто — страшно сказать — тоскует, будто ей мало было счастливой
жизни, будто она уставала от нее и требовала еще новых, небывалых
явлений, заглядывала дальше вперед…
Но чем чаще они виделись, тем больше сближались нравственно, тем роль его становилась оживленнее: из наблюдателя он нечувствительно перешел в роль истолкователя
явлений, ее руководителя. Он невидимо стал ее разумом и совестью, и явились новые права, новые тайные узы, опутавшие всю
жизнь Ольги, все, кроме одного заветного уголка, который она тщательно прятала от его наблюдения и суда.
Ничего не нужно:
жизнь, как покойная река, текла мимо их; им оставалось только сидеть на берегу этой реки и наблюдать неизбежные
явления, которые по очереди, без зову, представали пред каждого из них.
Она не теряла из вида путеводной нити
жизни и из мелких
явлений, из немудреных личностей, толпившихся около нее, делала не мелкие выводы, практиковала силу своей воли над окружавшею ее застарелостью, деспотизмом, грубостью нравов.
— И у тебя нет потребности высказаться перед кем-нибудь, разделить свою мысль, проверить чужим умом или опытом какое-нибудь темное пятно в
жизни, туманное
явление, загадку? А ведь для тебя много нового…
— Да, царь и ученый: ты знаешь, что прежде в центре мира полагали землю, и все обращалось вокруг нее, потом Галилей, Коперник — нашли, что все обращается вокруг солнца, а теперь открыли, что и солнце обращается вокруг другого солнца. Проходили века — и
явления физического мира поддавались всякой из этих теорий. Так и
жизнь: подводили ее под фатум, потом под разум, под случай — подходит ко всему. У бабушки есть какой-то домовой…
Между тем
жизнь будила и отрывала его от творческих снов и звала, от художественных наслаждений и мук, к живым наслаждениям и реальным горестям, среди которых самою лютою была для него скука. Он бросался от ощущения к ощущению, ловил
явления, берег и задерживал почти силою впечатления, требуя пищи не одному воображению, но все чего-то ища, желая, пробуя на чем-то остановиться…
«Что за существование, — размышлял он, — остановить взгляд на
явлении, принять образ в себя, вспыхнуть на минуту и потом холодеть, скучать и насильственно или искусственно подновлять в себе периодическую охоту к
жизни, как ежедневный аппетит!
С одной стороны, фантазия обольщает, возводит все в идеал: людей, природу, всю
жизнь, все
явления, а с другой — холодный анализ разрушает все — и не дает забываться, жить: оттуда вечное недовольство, холод…
Я боялся, выдержит ли непривычный организм массу суровых обстоятельств, этот крутой поворот от мирной
жизни к постоянному бою с новыми и резкими
явлениями бродячего быта?
Этот маленький эпизод напомнил мне, что пройден только вершок необъятного, ожидающего впереди пространства; что этот эпизод есть обыкновенное
явление в этой
жизни; что в три года может случиться много такого, чего не выживешь в шестьдесят лет
жизни, особенно нашей русской
жизни!
И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю ногою на те острова, где гуляет в первобытной простоте дикарь, посмотрю на эти чудеса — и
жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших
явлений. Я обновился; все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!
Я еще сам не определил смысла многих
явлений новой своей
жизни.
Раз напечатлевшись в душе, эти бледные, но полные своей задумчивой
жизни образы остаются там до сей минуты, нужды нет, что рядом с ними теснятся теперь в душу такие праздничные и поразительные
явления.
Сам по себе приваловский дом был замечательным
явлением, как живой памятник отошедшего в вечность бурного прошлого; по еще замечательнее была та
жизнь, которая совершалась под его проржавевшей кровлей.
Столь разнохарактерные
явления, как империализм в политике и теософия в духовной
жизни, одинаково симптоматичны для тяготения к выходу за пределы европейской культуры, к движению с Запада на Восток.
С философской точки зрения относительная историческая
жизнь может быть признана самостоятельной сферой самой абсолютной
жизни, одним из
явлений ее разыгрывающейся драмы.
Наша православная идеология самодержавия — такое же
явление безгосударственного духа, отказ народа и общества создавать государственную
жизнь.
Мысль не работает над новыми
явлениями и темами, не проникает в конкретность мировой
жизни, а упрощенно применяет свои старые схемы, свои сокращенные категории, социологические, моральные или религиозные.
Потрясающее развитие техники, как автономной сферы, ведет к самому основному
явлению нашей эпохи: к переходу от
жизни органической к
жизни организованной.
Уход из национальной
жизни, странничество — чисто русское
явление, запечатленное русским национальным духом.
Вам же, милые гости, хочу я поведать о сем юноше, брате моем, ибо не было в
жизни моей
явления драгоценнее сего, более пророческого и трогательного.
Мы разговаривали: говорили о небе, о луне, о звездах. Мне интересно было узнать, как объясняет все небесные
явления человек, проведший всю
жизнь среди природы, ум которого не был заполнен книжными аксиомами.
Явление это навеяло на всех людей страх; Дерсу говорил, что за всю свою
жизнь он никогда ничего подобного не слышал.
Но вот что слишком немногими испытано, что очаровательность, которую всему дает любовь, вовсе не должна, по — настоящему, быть мимолетным
явлением в
жизни человека, что этот яркий свет
жизни не должен озарять только эпоху искания, стремления, назовем хотя так: ухаживания, или сватания, нет, что эта эпоха по — настоящему должна быть только зарею, милою, прекрасною, но предшественницею дня, в котором несравненно больше и света и теплоты, чем в его предшественнице, свет и теплота которого долго, очень долго растут, все растут, и особенно теплота очень долго растет, далеко за полдень все еще растет.
Мое кокетство удалось, мы с тех пор были с ним в близких сношениях. Он видел во мне восходящую возможность, я видел в нем ветерана наших мнений, друга наших героев, благородное
явление в нашей
жизни.
Наружные признаки и
явления финансового мира служат для него так, как зубы животных служили для Кювье, лестницей, по которой он спускается в тайники общественной
жизни: он по ним изучает силы, влекущие больное тело к разложению.
Женщина эта принадлежала к тем удивительным
явлениям русской
жизни, которые мирят с нею, которых все существование — подвиг, никому не ведомый, кроме небольшого круга друзей.
И это таинственное
явление совсем не объяснимо греховностью, которая ведь составляет общий фон человеческой
жизни.
Журнал «Вопросы
жизни» имел большое симптоматическое значение, он отражал течения того времени, он был новым
явлением в истории русских журналов.
Тут мы встречаемся с одним из самых тяжких
явлений человеческой
жизни — с разочарованием в людях.
Это входило у меня в привычку. Когда же после Тургенева и других русских писателей я прочел Диккенса и «Историю одного города» Щедрина, — мне показалось, что юмористическая манера должна как раз охватить и внешние
явления окружающей
жизни, и их внутренний характер. Чиновников, учителей, Степана Яковлевича, Дидонуса я стал переживать то в диккенсовских, то в щедринских персонажах.
Русский народ в глубоких
явлениях своего духа — наименее мещанский из народов, наименее детерминированный, наименее прикованный к ограниченным формам быта, наименее дорожащий установленными формами
жизни.